В прокат выходят «Хищники» Родриго Сорогойена
В прокат выходит фильм испанского режиссера Родриго Сорогойена «Хищники» (As Bestas), премьера которого состоялась в прошлом году на Каннском кинофестивале. Неспешная напряженная драма рассказывает о вечном противостоянии двух разных миров, но в то же время точно улавливает дух нынешнего расколовшегося на части времени, полагает Юлия Шагельман.
Картина открывается визуальным эпиграфом — кадрами традиционного праздника Рапа-дас-Бестас, который проводится в Галисии, на севере Испании. В течение трех дней, что обычно продолжается это действо, диких лошадей отлавливают в горах, клеймят, остригают им гривы и снова отпускают на волю, при этом для укрощения буйных животных нельзя использовать никакие приспособления, все делается голыми руками. В том, как жестко и выразительно режиссер все это показывает, можно усмотреть и восхищение городского жителя (Сорогойен родился в Мадриде) «дикими людьми, детьми гор», и опасение, которое у него вызывают их яростные обычаи, и мрачное предупреждение. В этих краях, где человек живет вроде бы в гармонии с природой, но на самом деле — в бесконечной борьбе с ней, тот, кто не выучил правила игры с детства, рискует быть затоптанным насмерть.
Именно таким чужаком, преисполненным благих намерений, но не вполне ориентирующимся в местной системе координат, явился в полузаброшенную галисийскую деревню француз Антуан (Дени Меноше). Университетский профессор на пенсии, объездив весь мир, он нашел здесь собственный рай, а потому оставил комфортную жизнь на родине, выучил испанский и переехал вместе с женой Ольгой (Марина Фоис) в горы, чтобы вести натуральное хозяйство, дышать чистым воздухом и любоваться пейзажами. Помимо выращивания экологически чистых помидоров, Антуан на свои средства восстанавливает разваливающиеся дома в надежде, что их купят такие же, как он, состоятельные дауншифтеры, в деревню вернутся люди и она снова оживет.
Увы, хотя супруги даже нашли среди местных жителей друга, пастуха Пепино (Хосе Мануэль Фернандес и Бланко), большинство встречает их в лучшем случае равнодушно, а в худшем — в штыки. В начале фильма мы застаем сцену, как будто снятую скрытой камерой документалиста: мужики сидят в баре, пьют, играют в домино, обсуждают какие-то свои дела. Француза (иначе к нему никто и не обращается, подчеркивая его инородность) в этот круг включают только как предмет насмешек, в которых особенно усердствует Сан (Луис Саера), подстрекая и своего младшего брата Лоренцо (Диего Анидо) — парня когда-то ударила копытом по голове лошадь, поэтому соображает он туго, зато преданно смотрит в рот старшему и готов следовать ему во всем.
Постепенно выясняется, что конфликт между Саном, нагнетающим его все сильнее, и Антуаном, который некоторое время пытается уклониться от прямой конфронтации, строится не только на том, что один испанец, а другой француз, один местный, а другой «понаехал», один простой мужик от сохи, а второй — интеллигент с высшим образованием. Есть в нем и совершенно практический аспект. Сан и его односельчане не разделяют буколических мечтаний Антуана о простой жизни на земле: все, чего они хотят,— это бежать с этой земли подальше, к городским благам и удобствам, а это можно сделать на деньги, которые предлагает деревенским жителям норвежская энергокомпания, если они единогласно решат продать свои участки и пастбища под строительство ветряных генераторов. Напрасно Антуан, чья борьба с ветряками, да еще и в Испании, конечно, приводит на ум Дон Кихота и его мельницы, доказывает, что эта «чистая энергия» не такая уж чистая и загубит местную экосистему. Он и еще трое, кого ему удалось переубедить, в глазах Сана стоят между ним и обеспеченной жизнью в городе.
Фильм, которому больше подходит не русское прокатное название, а оригинальное, «Звери», отчетливо делится на две части. Первая, в которой закручивается тугая, не имеющая выхода спираль взаимного насилия, отсылает к таким классическим картинам о пропасти между своими и чужими, дикостью и просвещением, голосом крови и голосом разума, как «Соломенные псы» Сэма Пекинпа (1971) или «Избавление» Джона Бурмена (1972). Но, чуть перевалив за середину, фильм будто переламывается с хрустом, как сухая ветка, на смену исступленным мужским эго приходит тихое, но несгибаемое женское упорство, и главной героиней становится Ольга, до того державшаяся в мужниной тени. История о жестокости и мести становится историей о справедливости и — нет, не прощении, но принятии и искуплении, которое, однако же, не стоит путать с забвением.