Иван Бунин, чья популярность в Европе росла с каждым месяцем, вместе с единомышленниками выступил с речью в парижском зале Географического общества. Собрав широкую публику из разных эмигрантских кругов, он обозначил отношение к современности, Советам и роли эмиграции, желая сплотить ее вокруг общей цели:
«Взгляни, мир, на этот великий исход и осмысли его значение. Вот перед тобой миллион из числа лучших русских душ…
Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом… Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы и, быть может, вовеки непоправимы…
…И кошмар этот тем ужаснее, что он даже всячески прославляется и годами длится при полном попустительстве всего мира. Который уж давно должен был бы крестовым походом идти на Москву…
…Миссия русской эмиграции, доказавшей своим исходом из России и своей борьбой, что она не только за страх, но и за совесть не приемлет Ленинских градов, Ленинских заповедей, миссия эта заключается ныне в продолжении этого неприятия…
…молю Бога, чтобы Он до моего последнего издыхания продлил во мне подобную же собачью святую ненависть к русскому Каину. А моя любовь к русскому Авелю не нуждается даже в молитвах о поддержании ее…
…Говорили на древней Руси: «Подождем, православные, когда Бог переменит орду!» Давайте подождем и мы. Подождем соглашаться на новый «похабный мир» с нынешней ордой».
Бунин, чей манифест позже был описан формулой «мы не в изгнаньи, мы в посланьи», сформулировал вопрос о России как о «великом доме», порядок в котором равен понятию «культуры». Именно эмигрантская интеллигенция, по мнению Бунина и других «непримиримых», была способна с одной стороны сохранить национальное культурное наследие, а с другой — развить русское искусство в современном мире.
С такой постановкой вопроса согласились не все эмигранты. Критик Гайто Газданов называл идею о мессианской роли литературы «своеобразным литературно-общественным психозом», а публицист Марк Слоним — «иллюзией», «мифом» и лишь «символом веры» русского интеллигента, оказавшегося в роли политического беженца. Максим Горький, «презирающий политиканствующих эмигрантов», писал из Мариенбада: «В Париже И. А. Бунин проповедует «собачью ненависть» к большевикам. Так и говорит: собачью. Совершенно обезумели со зла эти ребята».
Левые круги эмиграции восприняли тезисы Бунина как откровенно правые и реставраторские. Против писателя была развернута массированная кампания, которую начала одна из самых влиятельных эмигрантских газет — «Последние новости», возглавляемая бывшим министром иностранных дел Временного правительства Павлом Милюковым.
Из передовой статьи «Голоса из гроба», 20 февраля:
«Те, кем Россия по справедливости гордится, выступили с проповедью почти пророческой, в роли учителей жизни, в роли, отжившей свое время… Пророки нашего митинга принесли с собой лютую ненависть. К кому? Одни из них к целому народу, к своему народу. Другие — к мозгу и сердцу этого народа, к интеллигенции. Некоторые из них захотели к ненависти прибавить нечто худшее: презрение».
«Такая явная клевета, такая диффамация»
Критику «Миссии русской эмиграции» и дискредитацию Бунина единодушно подхватили многие эмигрантские, а затем и советские издания. Бурная полемика длилась около двух месяцев.
«Накануне» (Берлин), 2 марта 1924 года:
«Революция рассеяла жизненный поток — один пошел по великому пути обновления, другой, ручеек, разлился в болото эмиграции. Но Бунин и другие не вода, не глина, а камни на пути потока революции… Чем ярче, чем полнее цветение новой жизни в России, тем жальче, безнадежнее в потемках эмигрантского склепа раздаются стуки костлявых рук в крышки гробов».
«Русский голос» (Нью-Йорк), март 1924 года:
«Все три писателя [Бунин, Мережковский и Шмелев] не скрыли, что быть против советского правительства — значит, быть против России и всего русского народа. Но, по словам Бунина, для него «Бог» важнее, чем «Россия». А посему, раз вся «Россия захвачена антихристом»», он, русский писатель Бунин, призывает всех, всех истреблять «антихриста» (т. е. истреблять русский народ)».
«Известия» (Москва), 16 марта 1924 года:
«Просматривая печать белой эмиграции, кажется, что попадаешь на маскарад мертвых… Бунин, тот самый Бунин, новый рассказ которого был когда-то для читающей России подарком… мечтает, как и другой старый белогвардеец, Мережковский, о крестовом походе на Москву».
«Правда» (Москва), 24 апреля 1924 года:
«Бунин бессилен. Он не дает в своей речи никакого рецепта действия русского эмигранта. Но как клокочет его ненависть… Такой душной апоплексической ненависти, сгибающей человека, бросающей на четвереньки, сменяющей голос на лай,— такой злобы не найти у самого темного лесного из бунинских крестьян. Низины, пугающие ямы человеческой психики. Из них несет смрадом догорания, шевеля брезгливую тоску и жалость».
«Красная газета» (Ленинград), 3 мая 1924 года:
«Такая явная клевета, такая диффамация… Так живет и работает белая эмиграция; такие вот у нее интересы; такие вот занимают ее вопросы; так вот выродились некогда талантливые люди».
«Не вам, чекистам, заноситься над собаками»
Французский писатель и критик Борис де Шлецер в журнале «Современные записки», июнь 1924 года:
«Я допускаю, что можно не любить искусство Бунина: но факт знаменательный в том, что этот писатель, столь остро и глубоко переживший русскую катастрофу, реагирующей на нее в своих статьях столь страстно, все же продолжает творить, и создания его, конечно, весьма различные по ценности, всегда отмечены печатью бунинского искусства… Был и есть бунинский мир, многообразный и сложный, и он продолжает на наших глазах неуклонно строиться и развертываться».
Позицию Бунина одобрила главным образом умеренно-правая печать («Русская газета в Париже», «Русь», «Новое время»), подчеркивая национальное и религиозное значение «миссии». Большинство направленных против писателя статей Бунин игнорировал, однако дал комментарий в правоцентристской газете «Руль» (Берлин), которая 3 апреля 1924 года впервые опубликовала его речь:
«Московская «Правда» тоже страстно жаждет нашей смерти, моей особенно, для видимости беспристрастия тоже не скупясь в некрологах на похвалы. Она сперва сообщила, что я на смертном одре в Ницце, потом похоронила меня по способу «Последних Новостей» — морально».
Спустя два года Максим Горький вновь поднял тему бунинской речи в «Красной газете»: «Моралистам Бунин дал хороший повод говорить о слепоте ненависти. Остроумные люди, вероятно, очень посмеются над мольбой культурного человека и прекрасного писателя, который дожил до того, что вот, предпочитает собачье бешенство человеческим чувствам».
Бунин ответил в газете «Возрождение» (Париж) 26 мая 1927 года: «Да, остроумный милостивый государь, дожил. Дожил при вашей доброй помощи,— при помощи ваших друзей, Дзержинских и Луначарских, вместе с вами утверждающих во всем мире такую «слепоту ненависти», которой мир еще никогда не видывал… И не вам, чекистам, заноситься над собаками… и не слепоту проповедовал я, а именно ненависть, вполне здравую и, полагаю, довольно законную».
В 1933 году Бунин первым из русских писателей получит Нобелевскую премию по литературе — «Большая советская энциклопедия» будет характеризовать его как «отщепенца». Наследие писателя окажется в СССР под запретом до начала «оттепели», но «Окаянные дни» — особенно неугодная книга, посвященная эпохе революции и гражданской войне, будет напечатана лишь на излете СССР, в годы перестройки.