Евгений Гальперин о новом альбоме «Theory of Becoming»
Композитор Евгений Гальперин, вместе с братом Александром писавший музыку для фильмов Андрея Звягинцева, Кантемира Балагова, Франсуа Озона и Люка Бессона, выпустил новый альбом «Theory of Becoming». Борис Барабанов расспросил Евгения Гальперина о том, как ему работалось соло и что для него значит сотрудничество с легендарным рекорд-лейблом ECM.
— Действительно, под нашими саундтреками мы обычно подписываемся оба, независимо от того, чей вклад больше. А этот альбом — мой сольный, так как современный академический минимализм — это больше мое. Я к этому шел очень давно. Когда я учился в консерватории, я сочинял современную классическую музыку. Потом я увлекся авторским кино, и в нем у меня было достаточно места для эксперимента. А теперь я нашел что-то, о чем я могу рассказать, когда нет границ, обозначенных фильмом. Этот альбом должен был звучать максимально близко к акустической форме. Я могу это сравнить с тем, как в современном фантастическом кино возвращаются от нарисованных персонажей к куклам. Наше подсознание активнее подключается к тому, что сделано человеческими руками. Так что я много работал с акустическими инструментами или сэмплами акустических инструментов. И в итоге получилась некая увеличенная компьютером, более объемная реальность акустических инструментов. При этом расстояние от привычного звука трубы или виолончели до того, что слышно на альбоме, просто космическое.
— После создания музыки к фильму Андрея Звягинцева «Нелюбовь» наступил момент, когда я понял, что мне есть что сказать, без кино. Когда мы делали «Нелюбовь», Андрей попросил меня написать музыку, не видя фильма и не читая сценарий. Он дал только питч: «Пара готовится к разводу. Они ругаются, решая, с кем останется сын. Ребенок подслушивает этот разговор. На следующий день он исчезает, его будут искать весь фильм и не найдут». Этого мне было достаточно. Впоследствии я стал работать с другими режиссерами в подобном ключе, еще до «картинки». Вы знаете, что во Франции в большинстве регионов запрещено поливать виноградники водой, даже в засуху? Если поливаешь их водой, они становятся ленивыми и не пускают корни глубоко, а значит, вино будет невкусным, ведь оно не обогатится нужным количеством минералов. Так и для композитора в кино полезно, когда нет костылей в виде «картинки». Ты ищешь глубже.
— Да, мы говорим о будущих проектах. Ему нужно еще несколько месяцев, чтобы вернуться в ту форму, в которой он был до болезни, но можно сказать, что он уже занялся новым проектом. А я, благодаря Андрею, почувствовал право на то, чтобы сделать нечто независимое.
— Я понимал, что моя новая музыка ни на что не похожа. Это, с одной стороны, музыка, которая рождает визуальные ассоциации, музыка нарративная. И в то же время это новый звук, и мне казалось, что меня отовсюду пошлют.
— За свою музыку для кино я не переживаю, с ней бы меня никто не послал. Но это другой мир, и я в нем новичок. Я начинал с нуля. Я никогда не чувствовал себя стопроцентно комфортно ни в музыке тональной, ни в музыке атональной. Еще во время обучения в Парижской консерватории мне не нравилось противостояние этих кланов. Меня выгнали из консерватории, когда узнали, что я пишу музыку к кино, считалось, что это проституция. А сегодня, спустя 15–20 лет, там есть класс музыки для кино. В общем, я написал email главе ECM Манфреду Айхеру, потому что это единственный лейбл, который всегда брал под свое крыло людей, не вписывающихся в рамки. На удивление, Манфред прислал письмо с просьбой показать мою музыку, хотя отвечает он редко, вкус у него очень индивидуальный, уточненный. Я отправил ему почти весь альбом и идею обложки. Он снова ответил очень быстро: «Давайте делать альбом».
Вы правы, есть «стандарт ECM». Но этот стандарт лейбл выработал, беря к себе нестандартных музыкантов. Прежде чем стать стандартом, Кит Джарретт и Чик Кориа были нестандартными музыкантами. Первая встреча в офисе ECM выглядела так. Я ехал куда-то на окраину Мюнхена и готовился увидеть что-то солидное, все же это офис известной компании. Готовился уже вывесить в Facebook фото на фоне здания с большими светящимися буквами «ECM». Вместо этого я приехал на маленькую площадь, где был только магазин биопродуктов. Я подумал, что ошибся адресом, а мне очень не хотелось опоздать на первую встречу с Манфредом. Наконец над вывеской магазина я увидел маленькую табличку «ECM». Я подумал, что, может быть, это их склад, а настоящий офис где-то в другом месте. Я решил это уточнить, поднялся по лестнице и в коридоре увидел Манфреда: «О, Евгений!» Он повел меня в офис, заваленный нотами и пластинками, а окна в офисе были открыты, и за ними шумели машины на дороге. ECM сидят в этом офисе уже 30 лет, и сидят только потому, что это им ничего не стоит. Все деньги идут на музыку. А не на офис. Ну а изначально акционером ECM был владелец сети овощных магазинов. Он позволил лейблу обосноваться в этом здании.
— Эта симпатия ЕСМ к Валентину Сильвестрову никак не связана с сегодняшней повесткой и желанием всего мира помочь украинцам. Жена Манфреда Айхера, потрясающая виолончелистка, много лет исполняет произведения Сильвестрова. Они прикладывали массу усилий для того, чтобы продвинуть музыку Сильвестрова на европейском рынке. А теперь Сильвестрова в Германии в самом деле буквально рвут на части.
— Конфликт России с Украиной для меня начался в 2014 году, но по-настоящему я начал себя «делить» 24 февраля. У меня отец — украинец (композитор Юлий Гальперин.— “Ъ”), а мама — русская, из Челябинска, где родились и мы с моим братом Сашей. Этой весной я понял, что должен как-то манифестировать свои украинские корни. Я просто не мог об этом не говорить, видя все происходящее.
— Начиная с 2014 года я не участвовал ни в одном кинопроекте, который финансировался бы Министерством культуры РФ. «Нелюбовь» Андрея Звягинцева, «Дылда» Кантемира Балагова, «Уроки фарси» Вадима Перельмана — в этих фильмах нет ни одной государственной копейки.
— Непригоден. Те возможности, которые акустические инструменты приобретают благодаря компьютеру, очень увлекательны и интересны, они позволяют создать новый звуковой мир. С другой стороны, на сцене эта музыка «не играбельна». Это наложение нескольких пластов абсолютно свободных ритмов. При этом эта свобода полностью контролируется мной. Это хаос, который управляется одним человеком. Чтобы контролировать хаос, который творят 50 музыкантов (или даже четыре музыканта), нужна длительная работа, и она в конце концов приводит к противоположному результату, к излишнему контролю. А мне нужно, чтобы была свобода, и при этом, чтобы все звучало так, как я хочу. Это то, что мне интересно в музыке, но это и ее границы. Поэтому я придумал, как представлять эту музыку в записи, но вместе с видео. В этом виде мы представили альбом на фестивале в Генте и двинулись в сторону современного искусства, инсталляции. Специально сделанное видео добавляет музыке другое прочтение. За него отвечали очень крутые видеохудожники. Среди них бельгиец Николя Провост и российский актер и фотограф Владимир Мишуков. Последнее видео мы сделали с польским режиссером Яном Комасой, которого многие знают по фильму «Тело Христово». В этом видео снялся русский актер Юра Борисов. Это программа не для филармоний. Новая музыка иногда — хотя и не всегда — требует новых форм и новых способов воспроизведения. Нам подошли бы пространства на 200–300 человек с большим количеством колонок, чтобы звук мог «гулять» по залу, жить. Пока меня увлекает это. Но вполне возможно, что в следующем альбоме, который я хотел бы снова сделать с ECM, будут произведения для более традиционного концертного исполнения.