Умерла Наталья Нестерова
В нью-йоркской больнице Mount Sinai после тяжелой и продолжительной болезни легких в возрасте 78 лет скончалась знаменитая российская художница, академик Российской академии художеств Наталья Нестерова.
Когда нью-йоркский издатель решил в конце 1990-х собрать альбом работ Натальи Нестеровой «Отражения утраченного времени», он потратил 12 лет на их поиски в частных коллекциях и музеях всего мира. Это многое говорит о популярности, хотя вряд ли кто-то мог подозревать подобный успех в 1960-е, когда Нестерова начинала профессиональную карьеру.
Она родилась в семье московских архитекторов, детство провела в доме в Лаврском переулке на Самотеке и была внучкой художника — не знаменитого Михаила Нестерова, а Николая Нестерова, ученика Аполлинария Васнецова, Константина Коровина и Леонида Пастернака. Мир искусства, в который Нестерова оказалась погружена с детства, определил и сознание — она считала себя учеником деда, чьи работы висели в доме, и биографию — Нестерова училась сначала в художественной школе при Московском государственном художественном институте имени Сурикова, а затем и в самом институте у Дмитрия Жилинского.
Ее трогали будничные сюжеты — кафе, метро, парки с их каруселями, велосипедисты и устремляющиеся за ними птицы, простые праздники, быт как таковой. Взгляд ее был лишен сатирического прищура, движение уступало место статуарности, но смещение реальности казалось очевидным.
Какая-то неожиданная карнавальность царила в том Городе, который беспрерывно писала Нестерова.
Ее пастозная и при этом вдохновлявшаяся Сезанном живопись поначалу развивалась в духе комедии дель арте по-советски, пытавшейся прикрыться от идеологического давления иронией и отсылкой к бессмертным: цитаты из классики, Ренессанса и барокко, отсылки к Магритту и сюрреализму, хорошо знакомым столичным жителям по западным альбомам, и никакого социалистического героизма, комсомольских строек и пафоса передовиц газеты «Правда». Так что два библейских цикла, созданные в 1990-е и 2000-е, выглядят не извинением перед собственным прошлым, но очередным шагом навстречу миру.
От литературности, по словам самой Нестеровой, она отказалась, при этом ее живопись очень сценична и даже кинематографична, порой работы выглядят будто готовыми декорациями для еще не до конца написанного сценария, замысел которого тем не менее уже целиком сложился в голове автора.
Неслучайно, проводя с началом перестройки большую часть времени в Америке, она уже в 1990-е стала профессором кафедры сценографии Российской академии театрального искусства. До этого официального признания не было: да, ее рано приняли в Союз художников, в возрасте 25 лет, многие сочли это непозволительным подарком, но затем наступила тишина. Единственная персональная выставка, в 1974-м в Московском доме художника на Кузнецком Мосту, оказалась однодневной. Все главные награды, от Госпремии до премии «Триумф», включая звание заслуженного художника Российской Федерации, относятся к уже постперестроечной эпохе — вероятно, новой власти было удобно принимать в качестве нового искусства понятную ей смесь художественных наречий.
Не всякие птицы — непременная отсылка к Хичкоку; не всякая фигуративность — непременно полемика с абстракцией. То, что в России кажется классикой — а Нестерова у нас, конечно же, классик, в одной лишь Третьяковке полсотни ее работ,— для Европы выглядит запоздалым эхом «парижской школы» 1930-х. Но в этом и состоял грустный, если не сказать гнусный, парадокс времени: социалистический реализм остановил свободное развитие искусства, прокрустово ложе насильно навязываемой даже не сверху, а откуда-то сбоку и совершенно несвойственной живописи идеологии породило с трудом преодолимое отставание российской художественной жизни от мирового контекста.
Противоестественная ситуация «мы пойдем своим путем» привела к появлению самобытных произведений, которые трудно вписать в общую историю искусства, настолько диаметрально противоположными оказываются их трактовки. Но есть в них и что-то общее, объединяющее культуры и ее языки.
Как писал о Нестеровой критик Игорь Шевелев, «ее мир жесток и беспросветен вне зависимости от того, чья власть на дворе.
Просто так устроен мир… Жизнь — витрина, и люди в ней манекены. Истина не новая, важно, как это сказано, написано, прожито».